Андрей Макаров: «Когда я слышу про цифры 15—15—15, мне хочется сказать: «Я лично больше за 90—60—90» - РБК daily

Правительство начало подготовку бюджета на следующий год. В Госдуме обещают, что в этот раз обсуждать документ придется с парламентариями. Глава комитета по бюджету и налогам АНДРЕЙ МАКАРОВ объяснил корреспонденту РБК daily АННЕ РЕЗНИКОВОЙ, о чем спорят депутаты с чиновниками Минфина и какие формулы лучше подходят для описания налогового маневра.

Евробонды и разногласия с Минфином

— На этой неделе должно состояться второе чтение законопроекта по евробондам. Вам удалось убрать противоречия с Минфином?

— Мы предложили абсолютно честный механизм, собрали представителей крупнейших государственных структур, бизнес-структур, всех министерств, и в результате был подготовлен текст законопроекта, решающий проблему. Кому-то это не понравилось, и закон попытались снести с повестки дня. Попытка не удалась. Я искренне надеюсь, что во вторник мы совершенно спокойно обсудим законопроект и примем по нему решение. Будут противники — пусть открыто выскажут свои аргументы.

Самый важный вопрос, где должны приниматься законы: в каком-то кабинете или на пленарном заседании Госдумы. Мы считаем, что основа закона — публичное, а не кулуарное обсуждение, поэтому и вынесли вопрос на пленарное заседание. Если есть аргументы против, давайте выскажем их в Государ­ственной думе, а Дума примет решение.

Суть же проблемы очевидна — стране необходимы иностранные инвестиции. Мы можем говорить что угодно, но нас не ждут на зарубежных рынках, это мы заинтересованы в этих деньгах. Это раньше в мире было полно финансов, сейчас за них идет борьба. Индия, Китай, Бразилия — они разберут эти ресурсы молниеносно.

У нас 25% от всех внешних заимствований — это рынок еврооблигаций. Знаменитое прош­логоднее письмо Сергея Шаталова обрушило для нас этот рынок, заимствования стали на 20% дороже. Мы говорим о стимулировании инвестиций и одновременно устанавливаем ограничения для них. Кстати, используют еврооблигации в основном государственные компании. ВЭБ или ВТБ, которые берут кредит на внешнем рынке по еврооблигациям, в результате будут вынуждены заплатить дополнительные налоги, потому что от владельцев будет невозможно получить деньги. А потом мы через бюджет будем докапитализировать ВЭБ, потому что огромное число программ они инвестируют здесь. Для бюджета нет здесь выгоды.

Наконец, хочу сказать о прозрачности принятия решений. Не может никакое письмо никакого министерства изменять смысл налогового законодательства. Проблема, которая возникла, — это проблема не закона, а того, что кому-то захотелось своим письмом изменить ситуацию. Конечно, можно было бы просто отменить это письмо. Но для инвесторов этого уже недостаточно… Восстановить их доверие можно только приняв однозначные и неподдающиеся двоякому толкованию изменения в закон. Возможно, когда-нибудь в этом не будет необходимости, но доверие инвесторов — вещь очень хрупкая, и до тех пор пока одним письмом заместителя министра финансов в нашей стране можно будет изменять смысл и содержание Налогового кодекса, мы будем вынуждены прибегать к таким мерам.

В этом законе также проходит отмена банковской тайны для вкладов физических лиц. Кто- нибудь обсуждал это? Все узнали об этом постфактум. Минфин совершенно правильно говорит, что надо увеличивать долю безналичных расчетов, это очень важно. Если в США кто-то достанет из кармана пачку стодолларовых купюр, его арестуют, потому что такого количества наличных денег быть просто не может, а у нас это пока нормальная практика. И при этом одновременно вносится предложение отменить банковскую тайну. Нам все банкиры сказали, что отток денежных средств из банков составит 20—30%, люди просто уйдут. У нас за первый квартал уже 48 млрд долл. ушло из страны. Сомневаюсь, что наша цель — увеличить эту цифру.

— Сейчас Минфин пытается обсудить с вами законопроект?

— В Минфине было совещание по этому поводу, и оно очень хорошо прошло, представители банковского сообщества там тоже смогли высказаться. Я надеюсь, это поможет Минфину сформулировать правильное мнение по тому, что сейчас происходит. Но мне кажется, если у него такая заинтересованность в этом законопроекте, надо было провести такое совещание раньше.

Я хочу напомнить, что когда законопроект выносился на второе чтение на прошлую пятницу, то в четверг на совете Думы никаких возражений по нему не было. Что произошло в ночь с четверга на пятницу, что вдруг был поставлен вопрос о снятии закона?

Налоговые «хотелки» и налоговая политика

— Новый губернатор Подмосковья Сергей Шойгу предлагает собирать НДФЛ не по месту работы, а по месту жительства. Поддерживаете такие изменения?

— На эту тему было уже штук десять законов, которые были отклонены. Постановка вопроса правильная: хотелось бы, чтобы подоходный налог шел за человеком туда, где он живет, где пользуется услугами. К сожалению, возникает проблема при администрировании этого налога. Представьте большое предприятие, где работают 100 тыс. человек. Сегодня налоговая конт­ролирует только одного агента, а тогда будет контролировать каждого плательщика. Вместо одной проверки мы создаем возможность для тысячи.

Это предложение никак не укладывается в систему, когда за человека платит налоговый агент. В США раз в год страна встает на уши, когда заполняет декларации. Перевод доходов по НДФЛ может быть связан только с принципиальным изменением системы. Готовы ли мы изменить число людей, которые должны подавать декларации, на 10—20 млн?

Этот вопрос — проблема на уровне Москвы и Московской области, Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Может быть, лучше отрегулировать это межбюджетными отношениями? Мы могли бы найти тут компромиссный вариант.

У нас было четыре законопроекта внесено на эту тему, по ним всем дали отрицательные отзывы, и они шли на отклонение. Я снял их с рассмотрения и предложил отложить, чтобы мы эту тему еще раз обсудили. В течение нескольких месяцев мы проведем обсуждение этой темы, с тем чтобы вернуться к ней в осеннюю сессию.

— Давайте про конкретный документ. Приняты правительством основные направления налоговой политики. Ваше мнение по его содержанию?

— Госдума не имела никакого отношения к разработке этого документа. Я три месяца просил людей, которые занимаются этим в Минфине, подключить нас к этой работе. Они не сочли это возможным, поэтому на момент их принятия я был един­ственным депутатом, который их, нет, даже не прочитал, а только пролистал после внесения в правительство.

Я не считаю, что основные направления налоговой политики решают те проблемы, которые действительно стоят перед налоговой системой страны. Минфин просто в очередной раз переписывает свои представления о налогах, меняет введение, дописывает свои «хотелки» в некоторые налоги и направляет это в правительство. В результате основные направления налоговой политики становятся достаточно пустым документом, как старый первомайский лозунг «Мир! Труд! Май!».

Меня гораздо больше волнуют не основные направления как документ, меня интересуют основные направления как налоговая политика государ­ства — проекты законов, которые вносятся в Думу для ее реализации. В любой стране мира, если бы чиновник любого уровня любого министерства заявил: «Мы обсудили, и завтра налоги будут такие-то», был бы немедленно уволен. Единственное, что может сказать чиновник: «Мы подготовили предложения, которые будут рассмотрены правитель­ством, и мы намерены внести эти предложения на рассмотрение парламента». Не все, но очень многое из того, что делается сегодня в этом направлении, — это попытка вывести налоговую политику из любого ведения парламента.

— А какие у вас представления о налоговой политике?

— Они в целом соответствуют тем принципам, которые были провозглашены в Послании Президента Федеральному собранию еще в 2004 году — справедливость налоговой системы, ее конкурентоспособность и разумный баланс между фискальной и стимулирующей функцией налоговой системы. К этому, правда, я бы еще добавил прозрачность принимаемых решений. Никто не оспаривает цели, продекларированные основными направлениями налоговой политики, они, как говорится, светлы и прекрасны, другое дело — средства, которые предлагаются для достижения этих целей. К сожалению, все чаще они оказываются либо недостаточными, либо просто решают задачи, противоположные тем целям, которые продекларированы.

— Например?

— Например, цель закона о трансфертном ценообразовании, который начал действовать с начала года, заключалась в том, чтобы средства не утекали из страны через офшоры. И вдруг вместо этого идет всеобщий тотальный контроль, когда конт­ролируются не только и, я бы сказал, не столько трансграничные операции, но и внутренние цены, и даже ценообразование внутри регионов. Ради чего? Нам говорят: «Для того чтобы компании не искали регион, который им удобнее». Но ведь на самом деле одной из самых значимых налоговых мер, которые предложил Путин на волне кризиса в 2008 году и которая на самом деле спасла экономику, было то, что регионам разрешили устанавливать льготы по налогу на прибыль. Мы показали направление регионам бороться за компании и создавать условия для бизнеса. Закон о трансфертном ценообразовании при наличии положительных сторон создал ситуацию, когда никакая компания не придет в регион, где соз­даются хорошие условия. Такая компания не просто ставит себя под дополнительный контроль, но и на администрировании будет терять больше, чем она выигрывает.

И, конечно же, налоговая система должна быть серьезно упрощена. К сожалению, очень многое из того, что делается сегодня в налоговой сфере, пишется только для крупнейших аудиторских и консалтинговых компаний, которые зарабатывают сотни миллионов долларов на наших компаниях. Кстати, закон о трансфертном ценообразовании, когда он вносился, был поставлен в риски всеми консультантами еще до его принятия. Можно посчитать, сколько он стоил нашим компаниям как с точки зрения минимизации этих рисков, так и с точки зрения цен на их акции на рынке. А ведь это те самые налоги, которые должно было получать государство.

Приведу другой пример. Прош­лым летом мы списали около 30 млрд налоговой задолженности граждан, которая образовалась за счет различных факторов. Это сумма, которая затрагивала более 30 млн человек, и при этом ни один человек даже не почув­ствовал неудобства. Никому не рассылали писем, не предлагали прийти и сверить данные. Налоговая служба сделала это сама тихо, спокойно, никого не беспокоя. Вот это и должно стать тем образцом работы налоговой системы, когда государство выполняет эту функцию, а граждане даже не замечают этого.

Основное противоречие между нашей позицией и позицией тех, кто сегодня определяет эти вопросы в Министерстве финансов, в том, что они хотят сделать Налоговый кодекс инструментом борьбы с налоговыми преступлениями. А мы считаем, что Налоговый кодекс — это тот механизм, которым должны пользоваться нормальные налого­плательщики. Попытка поймать, прописать в законе какие-то схемы, чем очень любит заниматься Минфин, заранее обречена на провал, потому что ту схему, которую они только пытаются узнать, уже забыли, уже больше никто ее не рекомендует.

Когда мы делали все вместе закон о налоговом администрировании, мы за год, по-моему, все переругались тогда: администрация президента, налоговые службы, Министерство финансов. Мы горло грызли друг другу. Но родился закон, и его основной результат: налоговая служба, которая в тот момент входила в тройку самых коррупционных служб страны, по опросам всех предпринимателей, сегодня не входит даже в десятку. Значит, можем.

Маневр 90—60—90

— Давайте по конкретным цифрам из основных положений. Был объявлен налоговый маневр для бизнеса. Ожидалось, что будут меняться как-то основные ставки для бизнеса, в итоге ничего существенного не произошло, даже ставки страховых взносов не понизили…

— Когда мы говорим «налоговый маневр», я воспринимаю это так: либо мы подходим к этому серьезно, либо воспринимаем это как какой-то лозунг. И когда я слышу про цифры 15—15—15, мне хочется сказать: «Я лично больше за 90—60—90» (смеется). Комитет по бюджету дал фактически отрицательный отзыв на изменение страховых взносов, и события, которые произошли позже, подтвердили правильность наших выводов, однако на сегодняшний день принято, на мой взгляд, единственное возможное решение — это неувеличение ставок. Вы говорите, что ничего не изменилось, но это не так. Ставки должны были увеличиться до 34%, мы смогли сохранить их на уровне 30%.

С другой стороны, я могу вам сказать свое мнение. Когда правительство вводит в бюджет уровень цены на нефть в размере 115 долл. за баррель, оно рискует, потому что уже сегодня цена на нефть марки Urals опустилась ниже отметки 100 долл. за баррель. На мой взгляд, снижение ставки по страховым платежам — это тоже риски для бюджета, но они оправданы тем, что могли бы стимулировать экономику.

— Все-таки какой должна быть ставка, по вашему мнению?

— Думаю, что рано или поздно нам придется прийти к пересмотру этих решений.

— В этом году это может произойти?

— Думаю, что нет. Будучи убежденным сторонником снижения, я считаю, что сейчас ситуация, в первую очередь в мировой экономике, не позволяет на сегодняшний день говорить о каком-то серьезном снижении налоговой нагрузки. С другой стороны, у нас есть сегодня огромные резервы в сфере налогового администрирования. Вы не забывайте, что, по опросам бизнеса, во многих случаях налоговое администрирование плюс те поборы, как их называют, административная рента — это на самом деле 50% всей налоговой нагрузки.

Я считаю, что сейчас чрезвычайно важно, определив объем налоговой нагрузки, сказать, что, во-первых, у нас нет больше резервов увеличения совокупной налоговой нагрузки на бизнес и, во-вторых, главное, что сегодня должно быть в основных направлениях налоговой политики и чего сегодня там нет — принципа, что та налоговая нагрузка, которую установили, не будет увеличиваться в течение как минимум пяти, а лучше десяти лет. Бизнес должен точно знать, что правила игры являются долгосрочными и не будут меняться в зависимости от прихоти того или иного чиновника или представлений государства о своих потребностях.

— Какое у вас отношение к налогу на роскошь в том виде, в котором Минфин его себе представляет?

— Каждый, и вы, и я, и Минфин, под роскошью понимают совершенно разные вещи. С моей точки зрения, налог на роскошь — это налог на несправедливость. Понимаете, когда мимо тебя по лужам проносится Maseratti и старается тебя обрызгать, нервирует даже не то, что у него денег много, а то, что он так себя ведет. Бросается в глаза не роскошь, а бессмысленное потребление. При этом это должно быть очень осторожное решение, потому что, честно говоря, налоги с точки зрения решения вопросов социальной справедливости вещь как инструмент не очень хороши.